ОТДЕЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
ОТДЕЛЬНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Земные тайны, полные печали
Один отчалил за Донбасс,
другой томится в Дубае,
мы тайны, полные печали,
с тобой поделим на двоих, —
сказала тихо медсестра,
вложив морфин и шоколад
Серёже под ладонь. Лишь страх
нас неотдумно тащит в ад,
где неживое — не мертво,
всё непричастное без чувств
в подолах демонов столичных
несут с тех мест, где воздух пуст.
На солнце жёлтый глаз змеи
им светит в сети на живца…
Очнись, братишка, не смотри
злой сон на кончике шприца!
Гляди, горит рассвет в степи
и разбегается Донец,
мы тайны, полные печали,
с тобою сами, наконец.
Четвёртая мистическая
Д.
Монашек мой, полурасстрига,
До страха божьего бегун,
Поведай, что таится в книгах,
Кто тут ведом и кто ведун?
Молчит монашек, шарит мышкой,
Не проскочить в-за край игры, —
Ковчег, что к празднику коврижка,
Стоит под паром до поры,
Благоухает свежим солнцем,
Брашном живым, земной пахтой,
Любовью винной из-под донца,
Соборной корочкой златой,
Ковчег не едет без молитвы,
Коврижка пахнет на весь дом,
Монах спешит на поле битвы,
Бог: клац по клавишам перстом.
* * *
за спиной ангел сгорел
и остались ожоги.
что случилось? — спрашивают люди,
когда снимаешь рубашку,
а ты отвечаешь разное:
то заснул у костра,
то белым фосфором ошпарило.
и то и другое — правда.
* * *
Страстная пятница отбрасывает длинную тень,
лежу в глухой темноте на линии прибоя — ископаемый янтарный моллюск.
Гляжу, как Он снова и снова пытается пройти этот уровень игры,
но то друзья, опившись вина, засыпают в саду,
то фанатички, испугавшись оживления Лазаря, визжат: распни, распни,
то испытатели хотят перепроверить: неужели, неужели снова воскреснет, какое упорство!
Радостная встреча
сколь ни лей ты елей
в закопчённый светильник, бродяжка,
у встречальных ворот
мудрые девы будут стоять,
спуску они тебе не дадут, ни единой поблажки,
и на крепкий засов дверь, конечно, запрут,
но ты вспомнишь про лаз, егоза,
его в детстве вы знали с соседским мальчишкой,
который рано умер от туберкулёза,
по плечам старых лоз, сквозь заброшенный сад
вы скакали, как птички,
седлая воздух.
ты таишься в листве — а там огни вдалеке,
ароматы цветков, веселье в разгаре…
но вот тебя заметил и вот уже радостно машет рукой
невероятно знакомый парень.
Колода жизни
Что жизнь, одно самонадейство
Тасует шут кровавым ртом,
С глухих болот сыч богомерзкий
Несёт поклёп на каждый дом,
Печать вины, вражды потраву
Всех против всех, на брата брат.
Где вести из лесного храма?
Где затаился Китеж-град?..
Кому пою я в утешенье,
Да мимо нот? Но знаю, ждёт
Огня великое прощенье,
Пройдём вперёд, река снесёт
Холодный март, разлуку-суку,
Грязь фронтовую без прикрас,
И захлебнётся смертефуга,
Нет, не сейчас, ох, не сейчас.
Post tenebras lux
глухомань да негода, па́зори до зари,
падь, наводнение, новые сказки про Рим,
революционеры спешат на юг, на линии фронта — прорыв,
в прошлой жизни лукавый друг плеснул бы что покрепче в бокал,
он умел утешать, из глухого колодца нечто странное нёс в кулаках,
но от чистого сердца, и мы принимали на грудь,
и потому тяжёлая ртуть и жёсткая чешуя
превращались в прозрачную течь,
и в раскрытые рты опасно скользила змея,
и имя ей было свет,
безжалостный свет было имя ея…
Песенка под эпиграфом
Где вы теперь…
А. Вертинский
Не найти переправы…
Эх, дубинушка, ухнем! —
Затяну я красиво,
Как в забытом кино,
А ты с верною фрау
Строишь новую кюхе,
Проклиная Россию
И меня заодно.
Кого любишь — забудешь
В гашишовом угаре,
С бесноватым рагаццо
Ты теперь заодно,
А когда затоскуешь,
То в холодных палаццо
Вспоминаешь московский
Благовест за окном.
Наливай же до края
Односолодный виски,
Ты права свои знаешь
Средь достойных мужей,
И печально потрава
Старомодно по-русски
Скажет тихо, что поздно,
Слишком поздно уже.
Зарыдает Ассизский,
Посмеётся Вертинский,
Станешь гордым бродягой,
Вспоминая как бред
Подмосковные сосны,
Тёмный берег российский,
Плёс высокий на Волге,
Где тебя больше нет…
Не найти переправы,
Эх, дубинушка, ухнем, —
Затяну я красиво,
Как в забытом кино,
А ты с прилежною фрау
Строишь новую кюхе,
Проклиная Россию,
Покидая Россию
И меня заодно.
Юрьев-Польский
Крещенския ветры, горбатая вьюга, зга,
Снеже порато, порато бацко, в затылке звезда,
Бацко порато, хлебушко, брага, крепчает мороз,
Смотрю виновато сквозь образа, и мне не до слёз…
В ополье играют дети у школы, лошадки ждут
Гребни и ласки, сладкой моркови мальчишки им принесут.
Крещенския ветры, синие нивы, встречает начкон у ворот,
Зверь подставляет кудрявую гриву, шею мощную гнёт.
Во тьме первородной пар от дыханья, постук копыт об лёд,
Чудно́ и прелепо Твоё мирозданье, пусть война отдохнёт…
* * *
Горчит небесная слюна,
горят соломенные ксивы —
мы века пришлого шпана,
его летальные нарывы.
Схватившись в полную луну,
фигурки наши площадные
поддались яростному сну
в февральские поля родные,
где песнь тягуче усладит
и пёсьи морды под забором
гостей встречают, стол накрыт,
здесь примут нас без разговоров.
Когда Господь вырубает свет
хаоситы взасос целуют Лакана,
Ахура-Мазда поджигает шатры курдских повстанцев,
хуситы вычерпывают Красное море,
в воздухе — рой бабочек, мёртвая голова,
в тихий час
все дети
стоят на голове.
* * *
Тяжёлые слова
не хороши, не плохи,
тяжёлые слова —
на выдохе эпохи,
земли карданный вал,
красотки жадный рот —
её ли ты желал,
с тобой ль она пойдёт?
Накроет, словно тень,
и ляжет с тобой в гроб,
а за окном метель
и в испарине лоб.
Svásar/Сестре
На горе война горит, говори мне, говори,
хоть мы заживо сгорим — вонми очно,
как взлетают снегири, наливные паруса,
клюдь шевелится внутри,
мир — ошмётки на костях, вскрыта почва.
Темноглазая сестра, я пишу тебе письмо
через фронт за окоём без цензуры,
по-нездешнему темно, ветер, шорох, кровоток —
песни истовых ветвей в арматуре…
Пассажирский терминал под чужбины говорок,
хороводы рукавов, бог бы с вами,
я пишу тебе письмо, нетудавое письмо,
семисвечник, как маяк, подаёт сигнал домой,
на слиянии дорог
беспощадно и светло его пламя.
* * *
Спешат поэты на войну —
Там ждут их тёмные трофеи
И череп в дырочках от звёзд.
* * *
выцветают в садочке балясины,
отжигают кадриль соловьи,
самогонку вишнёвую квасим,
чтоб хватило солдатам любви,
да под музыку, чтобы слаще,
с сажей прошлого на губах,
мы, убогие да пропащие,
обратились кто в пыль, кто в прах…
под притвором великой империи —
то вещун, то берсерк, то шакал,
а мы ловим с далёкого берега
маяка монотонный сигнал, —
пропитую одну только истину
превозносит мерцающий свет,
что ни жизни, ни порта, ни пристани
на чужой стороне для нас нет.
* * *
А. П.
Когда пушки стреляют, музы срываются на фальцет,
одни учатся перевязывать раны,
другие — метко стрелять,
иные поворачиваются лицом к глухой стене
и спрашивают как обезумевшие:
разве не в этом месте мы созерцали беспечальное небо?
Потом они тяжело встают, чтобы собрать в дорогу мужчин,
пакуют скрипки в Ясиноватую,
проверяют гитары, все чудесные новые, но самая душевная — Наталькина из деревни,
старенькая переделанная двенадцатиструнка, неубиваемая, пойдёт на передовую.
Когда пушки стреляют, одни музы срываются на фальцет,
другие понемногу учатся перевязывать раны,
иные тихонько стучат кулаком в затвердевшие небеса:
проверяют — достаточно ли прочные кофры у скрипок.
Потом они словно заново учатся ходить, молятся,
чтобы все вернулись домой
целыми и невредимыми.
2022–2024
Об авторе:
Прозаик, поэт, публицист, исполнитель авторских зонгов, член 9-й секции Союза писателей Санкт-Петербурга.
Издано семь поэтических книг, свыше 500 публикаций в периодике СМИ, в том числе литературных изданий, книга исторических новелл «Загадки русского языка» (Амфора, 2017). Создатель литературно-театральных постановок и сценарист документального кино.
Лонг-листер Всероссийской литературной премии «Дебют» (2002–2004), лауреат премии журнала «Футурум-арт» (2016), победитель слема литературной премии им. Г. Григорьева (СПб., 2021).
Участник литературных фестивалей и поэтических конкурсов, организатор Всероссийского конкурса северной короткой прозы «Голоса полуночных земель» (2021).